|
Посвящается Сане Кунцу,
который обвинял меня в том,
что у меня мало рассказов
с хорошим концом.
Единственное, что он помнил с тех времен – это запахи. Они были
разные, и вместе с тем неуловимо похожие. Первый был пряный, горячий,
немного жирный. Его иногда удавалось на миг воскресить в памяти, спрятав нос
в тушку только что зарезанного ягненка, но за этим строго следили, и поэтому
всякое такое предприятие несло в себе помимо собственно удовольствия
воспоминания остроту опасности. Раньше у него пару раз получалось обмануть
бдительность вожака, и прикоснуться к грезе. Тогда Кунц был счастлив. Запах
не оставлял его, и порой, замерев, ему удавалось воскресить других спутников
того блаженного времени – темноту, не имеющую ничего общего с нынешней
темнотой зимних ночей, бархатистую дрожь сосков, даривших еду, тугое
прикосновение языка. Эти прикосновения Кунц знал, потому что рыжая сука
Ярка, жившая у вожака, каждый год приносила по пяти – шести детенышей,
которых она вылизывала с остервенением, а когда их забирали, начинала
тосковать и изливать свою нежность на Кунца. Но вот еду, которую ему дарили
тогда, не с чем было сравнить. Конечно, он знал, что есть молоко, - ему
случалось пробовать, - но связать вкус холодного белого питья, налитого в
миску, с тем густым, мускусным, память о котором брезжила в уголке его
мозга, он не мог. Возможно, доведись ему хоть раз попробовать молоко Ярки,
Кунц узнал бы его, но это сделать он не догадывался.
Другой запах напоминал первый, но был слабее.
Так же, приблизительно, как (если бы Кунц умел проводить параллели), в
запахе Яркиных щенков можно было увидеть саму Ярку. Источников этого запаха
было несколько, и в памяти Кунца они остались бесформенными живыми
клубками.
Третий запах был самый сильный и самый
неуловимый. Ничто, из окружавшего Кунца, не источало такого острого,
переменчивого, манящего благоухания. Но всякий раз, когда у Ярки начиналась
течка и она, подкопавшись под сетку, удирала в лес, показав злобно
матерящемуся вожаку белую изнанку хвоста, Кунца охватывала тоска. Ему
казалось, что отгадка ждет его там, среди темных смолистых шатров, где
носится в стае не помнящих родства кобелей, закрутив хвост кольцом,
похотливая и веселая Ярка, что порви он цепь и отправься за нею, он набредет
на ясный след манящий его издалека.
- Не понимаю. Зачем тебе? – еще раз повторил
Вадим, поднимая двумя пальцами чашечку, похожую на яичную скорлупку.
- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. У этого
нувориша от богатства крыша поехала. Так? Так, - без улыбки ответил Андрей.
– Хорошо, ты мой друг, и я тебе объясню. Я хочу сделать сказку. Для Надиной
дочери. Пойдет?
- И для этого тебе нужен хищник?
- Верно. Лучше волк. Желательно,
дрессированный.
- Послушай, а не проще ли подарить ей «Барби»,
если в тебе вдруг проснулись отческие чувства, или еще что.
- Нет, - лицо Андрея отвердело.
- Хорошо, хорошо. Волка я тебе сразу не
обещаю, но кое-что на примете у меня есть.
Вадим сделал последний глоток и поморщился –
кофейная гуща все-таки попала в рот. «Привык к растворимому», – подумал он,
поднимаясь.
Раньше Кунц жил в клетке, но его это не
унижало. Все, корме Ярки, жили в клетках – другие псы в больших вольерах,
овцы в загоне, в углу которого стоял сарай для ночевок. Кунц был даже на
привилегированном положении – ведь он жил один, и один получал еду из рук
вожака. Тогда воспоминания мало беспокоили его.
Когда вожак просовывал руку внутрь клетки,
Кунц падал на спину и подставлял ему свое пузо. За это его, случалось,
выпускали на полдня. Правда и тогда он находился в клетке, – ограда из
рабицы окружала и вольер, и загон и жилище вожака. Но так у Кунца
появлялось значительно больше возможностей узнать мир. Он познакомился со
вкусом молока, которое давали Ярке, с запахом только что зарезанного
ягненка. В нем начали просыпаться воспоминания. Потом Ярка удрала в первый
раз.
Кунц сунулся было за ней в подкоп, но получил
пинка, и с воем отлетел к вольеру. Обиженный, недоумевающий, он спрятался
под крыльцом. Раньше он тоже получал удары. Как правило, это происходило
потому, что его желания не совпадали с желаниями вожака. Но никогда еще
стремление нарушить высшую волю не было таким сильным. И когда вожак
просунул руку под щелястые доски, чтобы привычно выволочь Кунца и запереть,
тот оскалил зубы и зарычал.
Тогда вожак поступил с ним так, как не раз
уже на памяти Кунца поступал с другими непокорными псами – раздразнил
какой-то сильно пахнущей тряпкой, в которую нельзя было не вцепиться зубами,
выволок и долго бил. Под конец Кунц не выдержал и упал на спину, показывая
свою покорность.
Когда рука вожака сунулась в клетку в
следующий раз, он забился в угол от страха.
С тех пор его уже не гладили, только кормили.
А потом его клетка зачем-то понадобилась, и Кунца посадили на цепь. Вожак
вовсе перестал подходить к нему.
Темный внедорожник затормозил у высоких ворот.
Вадим с Андреем вышли. Позвонили. Сразу лаем откликнулось больше десятка
голосов –низкие, принадлежащие крупным собакам.
Створка с негромким скрипом открылась, и
Андрей увидел хозяина, каким его и представлял – в зимней камуфляжной
куртке, таких же штанах и черной вязаной шапке. Пока знакомились, из-за
ворот выкатилась крупная рыжая лайка и с интересом обнюхала гостей.
- Ну вы смотрите сами, - ответил хозяин, узнав
о цели визита. – Мне-то не жалко.
Прошли во двор. Андрей с изумлением
вглядывался в мельтешащие за решетками собачьи спины. Один зверь привлек его
особое внимание – ростом с лайку, буровато-серый с пышной белой грудью,
острыми ушами и практически прямым хвостом. Он сидел отдельно и не лаял,
когда к нему приблизились.
- Волк? – с уважением кивнул Андрей, когда
подошли к клетке. Тяжелый взгляд зверя заставил его поежиться.
- Почти, - кивнул Сергей, берясь за замок на
решетчатой, выше человеческого роста, калитке. – Ее сын.
Он показал на веселую лайку. Потом отогнал
собаку и вошел.
Зверь встретил его немигающим, напряженным
взглядом. Шкура на плечах его чуть встопорщилась. В груди Андрея похолодело.
- А ну, Гарм! Гарм! – прикрикнул Сергей низким
голосом и вытянул руку ладонью вниз. Зверь пригнул голову, потом медленно
опустился на бок и задрал заднюю лапу. Он все еще не сводил с хозяина
мрачного взгляда своих желтых глаз, но пять черных подушечек, обрамленных
когтями, едва заметно подергивались, и в такт им чуть вздрагивал пышный
кончик хвоста.
Сергей запер клетку и пошел дальше.
- Конечно, я могу вам предложить и его, -
рассуждал он. – Договоримся. Но, может быть, вам будет интересно
взглянуть... Настоящий североамериканский койот. Мне его продали щенком года
три назад. Хотел использовать как производителя, даже приглядел ему
некрупную суку, но оказался слишком трусливым.
Койот показался мелким рядом с пышной
красавицей Яркой. Когда его вытащили за цепь из будки, он съежился, припал к
земле, недоверчиво следя за руками хозяина. Шкура его была гораздо менее
красивой, чем у Гарма – в каких-то подпалинах, местами свалявшаяся. Но у
Андрея родилась мысль.
- Я возьму их обоих! – заявил он.
Кунца снова затолкали в клетку – гораздо
меньше той, в которой он жил раньше. Он не сопротивлялся, не рычал, когда
ящик подняли и поставили в кузов машины вожака. Следом запрыгнул Гарм.
Увидев Кунца, он молча ощетинил шерсть на лопатках и поднял черную верхнюю
губу. Кунц шарахнулся к дальней стенке клетки. Он забыл о решетке,
разделявшей их – ведь она не могла защитить от запаха зверя.
Никогда еще Кунцу не доводилось ощущать
крупного, злобного пса так близко. Его запах оглушал, подавлял. Кунц
съежился в углу и не сводил с Гарма недоверчивых глаз. Но следом заскочил
вожак, не выпуская из руки толстый плетеный поводок Гарма. Они уселись
неподалеку, и всю дорогу большой пес сверлил взглядом маленького койота.
Вскоре машина остановилась, и вожак с Гармом
убрались. Клетку поставили на снег. Вокруг были другие люди, две незнакомые
машины, а в отдалении на снегу стояло странное сооружение на треноге. Все
было незнакомо и внушало беспокойство.
Двое – их Кунц смутно помнил – остановились
возле его клетки.
- Ничего у тебя не выйдет из этого сценария,
Андрей, - сказал тот, которого Кунц видел в гостях у вожака несколько раз. –
Эта зверюга просто перекусит твоего койота пополам, и вместо сказки для
дочери у тебя получится кровавая бойня.
Кунц не понимал смысла этих слов; что-то
другое заставляло его беспокойно поводить носом и вздрагивать. Но вот суета
усилилась, а потом клетку вдруг распахнули.
Кунц не хотел выходить, и его пришлось
несколько раз ткнуть палкой, чтобы он сделал первые шаги по свободе. Это
было совсем не то, что ходить по утоптанному снегу двора. Кунц поднял голову
и вдохнул запах мороза. Он тек издалека, где возвышались темные смолистые
шатры, сбившиеся в кучу. В нем было столько обещаний, сколько нос едва мог
вместить. И было среди них одно, заставившее Кунца сделать еще несколько
шагов…
Но тут за его спиной раздался иной запах –
запах опасности. Кунц развернулся прыжком. Гарм стоял между ним и людьми –
спокойный, властный. Его запах приказывал, кричал – покорись! У Кунца
подломились ноги. Но вот опять подуло и давний, почти забытый аромат окружил
Кунца, придавая ему сил. Койот выпрямился и оскалил морду. Его прямой, как
палка, хвост, компасной стрелкой указывал туда, откуда тек зов свободы. Но
то, что было впереди, не хотело отпускать. Поэтому Кунц зарычал, дрожа
темной губой над рядом мелких белых клыков.
Гарм вздрогнул и напрягся. Теперь он не хотел
покорности – он хотел убивать. Чужой, не собачий запах мелкого противника
вызывал в нем раздражение, желание растерзать. Гарм приготовился к прыжку.
Кунц видел угрозу. Но спасительный,
поддерживающий ветер дул ему в спину. Поэтому он чуть пригнул голову и
встопорщил свою пеструю шкуру. Он будет драться. Он – дикий зверь и свобода
для него.
Гарм опешил. Было в его противнике что-то, что
не давало напасть. Что-то, что ставило маленького, выросшего в тесной клетке
Кунца выше Гарма. Кончик хвоста дернулся вверх.
Он еще не закручивался, как у его матери Ярки,
но все же это был уже хвост собаки. Хвост животного, которое опрокидывается
на спину всякий раз, когда хозяин поднимает руку. Кунц выпрямился.
Гарм опустил морду.
Кунц повернулся и побежал прочь. Он никогда
раньше не бегал по снегу, но лапы сами почуяли, как нужно двигаться. Аромат
свободы – воспоминание о вернувшемся с охоты отце, подстегивало его. Кунц
уходил.
Сергей сдернул с плеча ружье. Но Андрей осадил
его.
- Оставь. Я купил его у тебя. Теперь могу
делать с ним все, что захочу. Оставь.
- Я же говорил, что не будет по-твоему! –
сказал Вадим, закуривая. – Он не покорился!
- Да. Но Гарм и не разорвал его! Так что,
по-твоему тоже не вышло. Думаю, дочери понравится этот момент. А, оператор?
Мужчина у камеры только покачал головой.
|
