|
Мастеру фантастики
Рею
Бредбери этот
рассказ посвящаю.
Холодный
промозглый октябрьский день подошел к своему исходу. Надвигался такой же
неуютный и ветреный вечер. Большой серый город затихал. Улицы пустели,
редкие пешеходы спешили укрыться в домах и сияющих витринами магазинах, и
только ветер без устали петлял в бетонно-стальном лабиринте, гоняя по
мостовым и вдоль стен сухо шуршащий мусор и редкую "листву. Серый асфальт,
серые спины домов, серая равнина, расстилавшаяся за городом, побурели
ненадолго, отразив тусклый закатный багрянец, и растворились в сумерках.
Почти сразу же, точно по команде невидимого дирижера, вспыхнули фонари вдоль
улиц, изгоняя сумрак; в окнах домов засияли ровным электрическим светом
комнатные цветы ламп. Пришел вечер, похожий на тысячи других вечеров.
Спокойно
и радостно город подводил итоги прошедшего дня и строил планы на завтра.
Листали газеты, смотрели в мерцающий экран телевизора, пили чай с гренками.
Неоновые циферблаты часов отражались в потемневших окнах. Зеленовато
светящиеся цифры тонули в октябрьском сумраке, ознаменовавшем начало
праздника Всех Святых на самой бездуховной планете.
Это был
самый странный День Всех Святых с сотворения мира. В этот вечер и в эту ночь
ни в одном доме на Земле не зажгут свеч и не повесят над столом вырезанную в
форме головы тыкву. Никто не будет устраивать сюрпризов; никто не
перекрестится испуганно, услышав слабое скребыхание в дверь. Не будет
праздничного угощения и подношений духам. И дети не будут мазать свои
озорные рожицы мелом, рисовать угольные усы и пугать улюлюканьем прохожих.
Не будет испуга, не будет тайны.
Потому
что умерла фантазия, потому что люди разучились мечтать и верить...
Хеллоуин
умирал. Вместе с закатом, вместе с бурой пылью на дорогах, вместе с опавшей
сухой листвой. Умирал могучий дух загадочности, самый древний, самый сильный
Бог — Бог Страха.
Он брел
по улице, кутаясь в серое ветхое пальто и поминутно натягивая на лоб
порыжевшую шляпу. Сутулился, пряча руки глубоко в карманы и вздрагивая
всякий раз, когда мимо с шелестом проносилась машина. Его косые взгляды,
бросаемые по сторонам, были взглядами тени, и сам он был тенью: шаркающей,
колеблемой ветром, готовой ежеминутно истаять от слишком яркого света
фонарей. Сегодня его срок истекал.
Могущественный и великий прежде, древний как человечество, он был лишь
пугалом с тыквенной головой, странной блуждающей точкой на симметричном
рисунке города. Вся его магия, вся власть ночи была бессильна перед
прогрессом техники, перед оружием более острым, чем осиновый кол, более
точным, чем серебряная пуля — перед бездуховностью. Атеизм, заменивший
крест, убил тайну, компьютер заменил мечту. И вот сегодня должно было
умереть последнее неведомое, что носило когда-то имя Ужаса.
Великий и
Ужасный из детской сказки; тот, кто прячется под кроватью и в платяном
шкафу; скребется за окном и завывает в печной трубе; Вендиго, бродящий
вокруг индейских типи; чернокожий Вуду; упырь Дракула и Ламния с
глазами-блюдцами; безымянное Нечто, тихо кравшееся вокруг самой первой
стоянки самых первых людей. Страх. Он заставлял людей испуганно жаться друг
к другу, вешать на окна и двери охранные амулеты, творить обряды и рисовать
в воздухе кресты. Он загонял их с сумерками в дома, поближе к свету, он
царил безраздельно на кладбищах и в лесах, он подстерегал липким туманом
ужаса за каждым порогом с наступлением темноты, он улыбался со страниц
запретных книжек. Теперь он был в силах лишь брести одиноко по вечернему
городу навстречу своему исчезновению.
Шальной
порыв ветра ударил ему в грудь, толкнул плечом и понесся прочь по улице,
расшвыривая пыль. Где-то там завился винтом, взвыл, рыкнул, свистнул,
метнулся в проулок, утек. Снова заморосило, закапало с пожухлых полей шляпы,
затекло за воротник. У мерцающего огнями перекрестка мелькнул яркий зонтик.
Навстречу
маленькими шажками шла девочка в шапочке из непослушных каштановых кудрей,
чуть укрощенных у висков и на макушке яркими заколками. Остановилась,
подняла голову...
—
Здравствуйте!..
Хеллоуин
тоже остановился. Долго, печально смотрел на нее, не двигаясь.
—
Простите, мистер, у Вас такой вид... Вы заблудились?
—
Здравствуй. Нет. Я не заблудился...
— Вы
больны? Тогда Вам, наверное, надо обратиться к врачу. Он Вас обязательно
вылечит!
— Нет, я
не болен. Я умираю.
Яркие
глаза девочки изумленно распахнулись.
—
Умираете? Разве так бывает?..
Хеллоуин
промолчал. Девочка с любопытством его разглядывала.
— Я
думала, что такого не бывает. Вы, наверное, очень старый?
— Да...
Мне уже много миллионов лет...
— Правда?
Вы — марсианин?
— Нет.
Меня зовут Хеллоуин...
— А меня
— Кристина, — девочка лукаво улыбнулась. Ее губы были цвета облизанного
земляничного леденца. — У вас очень забавное имя, мистер Хеллоуин! Мне
кажется, что я уже где-то его слышала. Вы похожи на марсианина...
— Скажи,
Кристина, — с дрожью в голосе произнес Хеллоуин, — скажи, тебе никогда не
бывало страшно?
— Нет.
— Ни в
темноте, ни от одиночества?
—
Никогда, — качнула головой девочка и ее пышные волосы всколыхнулись. — Ведь
мы же на Земле, мистер. Здесь нечего бояться!
— Ну а
сейчас? На улице пусто, темно; неужели тебе не страшно?
— Нет,
мистер! — повторила она и пытливо глянула на собеседника. — А Вам страшно?
— Да.
Наверное, да...
— Не
бойтесь, — почти шепнула Кристина и участливо погладила Хеллоуина по рукаву.
— Сходите к врачу, он вам обязательно поможет!
— Они
помолчали.
— Ну, мне
пора, — произнесла Кристина задумчиво.
— Да,
конечно... Всего хорошего, Кристина...— рассеянно произнес Хеллоуин и
поежился. Потом повернулся и медленно зашагал прочь.
— Бедный,
бедный мистер Хеллоуин! — по взрослому вздохнула девочка.
Ветер
выл и метался по городу всю ночь, разбрызгивая дождевую морось и клея липкие
от влаги листья на тротуары. А Хеллоуин все брел и брел, не разбирая дороги.
К утру он вышел за город. Солнца еще нельзя было разглядеть за серой пеленою
туч, но небосклон уже светлел рассеянно, словно в задумчивости. Фонари
слепли.
Во все
стороны от города, вдаль, в самые тучи уходили бесконечные мокрые километры
шоссе. Хеллоуин опустился под придорожный кустик и посидел немного, глядя на
запад. День набирал силу. «Скоро все покроется инеем, — подумалось ему
вдруг. — И наступит зима». Так, за мыслями, он и умер...
К
полудню слегка развеялось. Проходящие мимо мальчишки обнаружили в кустах
ворох истлевших тряпок и старую тыкву, вырезанную в виде странного
человечьего лица. Найдя это забавным, они принялись пинать ее, словно мяч,
пока под их крепкими здоровыми ногами она не обратилась в грязь...
|
