сказка

рассказы

Анастасия Ярославцева

избранное

творчество

почта     |    гостевая

     Летом над скалистыми берегами Норэгр никогда не заходит солнце. Лишь ненадолго, на несколько часов прячется оно за  северные горы, но и тогда его свет не угасает. Легким  сумраком  покрывает

землю короткая северная ночь. Но ни свет,  ни  постоянный  грохот волн о каменные берега не мешают жителям фьордов. Не выспишься  - какой из тебя завтра работник? Какой воин? Сурова северная жизнь,

не терпит она слабых.

Хозяин Линсетра, хёвдинг Виглаф сын Бьёрна лежал  на  скамье рядом со своей красавицей женой и  не  мог  заснуть.  Его  снедали беспокойные мысли. Не выдержав он встал и направился  к  очагу,  по

сторонам которого стояли деревянные изваяния  богов  его  рода  - единственные, перед кем хёвдинг преклонял колена.  К  ним  сейчас Виглаф обращал свои сомнения.

     - Я всегда старался идти прямо, и путь мой не был путем лжи. Я почитал Богов и ни разу не опозорил своего рода. Но  случившееся в моем доме кажется мне знамением. Если удача  отвернулась  от меня, если я недостоин быть вождем - дайте мне знак.

     Но молчали Боги. Виглаф вспоминал свой путь и не  находил  в нем ошибок.

     А потом пришло утро и хёвдинг вышел во двор  встречать  прибывших. Это были его соседи со  всей  округи-фюлька,  собравшиеся для суда. В это утро должна была решиться судьба молодого скальда Хельги-отпущеника, который обесчестил дочь хозяина Линнсетра.

     Было давно - на изломе фьорда стоял не один а два дома: Линнсетр, жилище Виглафа Бьёрнссона, а на другой стороне залива дом Хёгни Хромого. Каждый был славным вождем и не уступал  другому ни доблестью, ни древностью рода. Но, как часто это бывает  между гордыми вождями, не было между ними дружбы. Хёгни не терпел  Виглафа, сын Бьёрна не любил Хёгни. И случилось однажды - их драккары сошлись у входа во фьорд, и ни один не захотел  уступить.  Оба корабля возвращались из походов, дружинники устали и хотели  скорее попасть к очагу. Но никто не взроптал, когда вожди  приказали

разворачиваться в море.

     Вернулся только один корабль - корабль  Виглафа  Бьёрнссона. Дружинники, шатаясь, спрыгивали в студеную воду, стаскивали с себя пропитанные потом и кровью кожаные рубахи и  терли  свои  тела влажным песком, стараясь смыть запах убийства. Только хёвдинг  не торопился очищать себя. "Поход не окончен, - сказал Бьёрнссон.  - Завтра мы пойдем к дому Хёгни и проверим - не оставил ли  он  нам какого-нибудь наследства!"

     Большая часть дружины Хёгни ушла с ним и пировала  теперь  в светлых чертогах Валхаллы, но несколько воинов остались  охранять двор и теперь рады были присоединиться к своему  вождю.  Поэтому, когда Виглаф со своими  людьми  подошел  наутро  к  воротам,  его встретили острыми мечами. Защитников было немного, но они  полегли с честью и Отец Побед распахнул перед ними ворота своей храмины. Укрывшимся в доме Виглаф оставил жизнь, но не  свободу.  Бывшие домочадцы Хёгни стали рабами и должны были  теперь  обрабатывать скудные земли Линнсетра.

     Когда их пригнали во двор, брат Виглафа Эйрик обратил внимание хёвдинга на одну молодую женщину во вдовьем уборе и с  ребенком на руках.

     - Она настолько хороша, что могла бы делить ложе с  вождем!- воскликнул он. - Я понимаю, ты оставил ее,  чтобы  побесить  свою Фрейдис. Но зачем, во имя Одноглазого, ты оставил ее ребенка!

     - Из него выйдет отличный раб,  когда  он вырастет, -  ответил хёвдинг. - К тому же, если Линнсетр настолько обеднеет, что не сможет зимой прокормить всю эту ораву, я отнесу его в лес  и  оставлю там, вот и все.

     Но судьба хранила маленького Хельги. Он  выжил  и  вырос  со временем в крепкого отрока с глазами, голубыми как цветы  льна  и волосами светлее беленых полотен, которыми славился дом  Виглафа.

Тогда и открылся в нем редкий дар, которым Одноглазый  Один  награждает только своих любимцев - умение слагать  песни.  Никто  не умел ловчее его складывать висы - короткие строчки  по  случаю  и

хвалебные песни - драпы,  воспевающие  деяния  древних  героев  и асов.

Вне дружины у Виглафа был только один друг, датчанин  Гуннар по прозвищу Волк. Он был младшим сыном ярла и не имел другой земли, кроме палубы своего драконоголового корабля и  другой  удачи, кроме воинской. После успешных походов Гуннар  нередко  гостил  в Линнсетре со своими воинами. Однажды Гуннар услышал пение Хельги.

Дар молодого раба восхитил воина, и, выбрав момент во время пира, он спросил хозяина.

- Почему ты ни разу не попросил своего скальда спеть для нас?      - Потому, что его дело - чистить стойла и обрабатывать  землю, - ответил Бьёрнссон мрачно. - Он - раб, а певцов  немало  найдется и в моей и в твоей дружине. Этот мальчишка итак  не  в  меру горд, а если я еще начну его выделять, так с ним совсем сладу  не будет. Но ради тебя я позову его спеть нам сегодня.

     Позвали Хельги. Невеселым взором окинул юный раб  собравшихся за столом, сжал кулаки и запел. И никто не посмел  шелохнуться и поднести ложку ко рту.

          Весла-крылья

          Несли дракона

          Навстречу пиру,

          Ветер попутный

          И нам и смерти!

          Славная жатва

          Сети наполнит

          Матери Ран.

Когда песня кончилась, дружинники восхищенно загомонили, а к ногам Хельги посыпались монеты. Гуннар,  прищурившись,  посмотрел на скальда и спросил.

- Почему же ты не спел про подвиги Виглафа  Бьернссона?  Или

ты еще не сочинил про него подходящей песни?

- Собака не станет воспевать свою  цепь!  -  угрюмо  ответил

Хельги. Ответил негромко, но так, что услышали  все,  сидящие  за

столом. И примолкли, ожидая, ответит ли на дерзость хёвдинг.  Но

тот и усом не повел.

- Мне кажется, что этот парень заслуживает того,  чтобы  его

отпустили, - обратился к хозяину Гуннар.

- Я не очень им дорожу, так как он не прилежен  в  работе  и

строптив, - по-прежнему равнодушно отвечал Виглаф. - Выкупи его и

делай с ним что хочешь!

Тогда Гуннар Волк развязал висящий у его пояса кошель и достал оттуда чудесное золотое ожерелье,  сплетенное  из  настолько

тонких проволочек, что казалось - это солнце играет в паутине.

- Эту вещь я взял на одном галатском корабле. Она будет  хорошо смотреться на шее твоей жены или дочери. Возьми ее  и  отдай

мне скальда - мена будет достойной!

Виглаф принял из рук друга украшение. Тоненькие -  не  толще

нити, спряденной умелыми руками, цепочки оплетали его  по  краям.

Но вождь - не женщина, чтобы  любоваться  безделушками  и  Виглаф

небрежно бросил ожерелье на стол.

- Ты свободен, Хельги Скальд, - произнес Гуннар,  -  сядь  к

столу и выпей с нами, а потом спой нам еще.

Но Хельги мотнул светлой головой.

- Я еще не достоин сидеть рядом с прославленными воинами,  -

искривив губы произнес он и метнул угрюмый взгляд на хозяина.

- Тогда ступай на корабль и дожидайся нас! - ответил  весело

Гуннар, а когда Хельги ушел, обратился к Виглафу с такими  слова-

ми. - Похоже, я вовремя выкупил его у тебя, а то ты прибил бы его

однажды и тем навлек на себя гнев Одина!

Так Хельги получил свободу.  Он  научился  владеть  мечом  и

копьем и несколько лет ходил на корабле Гуннара. Но удачу и  славу он снискал не воинской доблестью, а своим мастерством скальда. Поэтому он простился со своим вождем и начал странствовать в одиночку. Хельги были рады в каждом доме, особенно если там затевался пир. Женщины дарили его своим вниманием, мужчины  -  полновесным арабским серебром. Только в Линнсетр Хельги-скальд никогда не заглядывал, хотя Гуннар Волк часто звал его с собой.

- Этой осенью у меня свадьба с Гуннхилд, дочерью Виглафа.  Я

рад буду видеть тебя на этом празднике.

- Зато я не рад буду снова увидеть конуру, где я столько лет

сидел на привязи! - покачал льняной головой Хельги.

Вскоре он куда-то исчез.

А в Линнсетре вовсю шли приготовления к свадьбе.  В  громадных - не поднять одному - котлах бродило  пенное  пиво,  доставались из сундуков беленые и крашеные льняные холсты. Сама  хозяйка Фрейдис выбирала бычков для пира, отмеряла ячмень и хмель, доставала серебряную посуду. Ее дочь, золотоволосая Гуннхилд  не  отставала от матери. Вскоре ей предстояло сделаться  хозяйкой  собственного дома - отец дал ей в  приданное  часть  родовой  земли.

Виглаф же мало интересовался приготовлениями - он рассчитывал совершить еще один поход до того, как лед скует  море,  и  все  дни проводил в корабельном сарае, проверяя обшивку  своего  драккара.

Он даже не поднял головы, когда Гуннхилд однажды попросила у  него разрешение навестить святилище Фрея, которое находилось дальше по берегу.

 Вождь прекратил работу только когда в сарае  перестало  хватать света. Он вышел во двор и  столкнулся  там  с  обеспокоенной

Фрейдис. Гуннхилд не было. Дорога до святилища и обратно  занимала полдня, даже если не плыть на лодке, а идти извилистой тропинкой. Дочь Виглафа должна была уже вернуться. Обеспокоенный  отец,

взяв с собой обоих сыновей, отправился на поиски.

Они обшарили дорогу, ведущую к святилищу, и лес по обеим  ее

сторонам. Уже начало светать, когда Виглаф заметил между  розоватых стволов сосен тонкую девичью фигуру, двигавшуюся  к  ним.  Он

подбежал к дочери, схватил ее за плечи, глянул в глаза. И  беспомощно заскрипел зубами, увидев во взгляде смешанное с болью торжество. Превозмогая злость, он плотнее запахнул на Гуннхилд вывалянный в грязи шерстяной плащ, бережно взял дочь на руки и понес к дому.

Обидчика братья Виглафссоны поймали на следующий день. Он не особенно скрывался, но просто так даваться в руки  не  собирался.

Братьям нелегко было одалеть его.  Связанным,  его  доставили  во

двор дома, где он долгие годы жил рабом.

У Виглафа крепко чесались руки предать Хельги скорой  и  позорной смерти, но Гуннар удержал его. Скальда  должны  судить  по

закону тинга. И только фюльк решит, какого наказания он  заслуживает. Так и вышло, что Линнсетру пришлось принимать гостей.

  Собравшиеся расселись на вытащеных из дома скамьях. Многие с жалостью глядели на Хельги Скальда - сложенные им  песни  с  удовольствием слушали и пели. Вышла и Гуннхилд.  Длинные  рукава  ее рубашки надежно прикрывали синяки. Она спокойно  сидела  рядом  с матерью. Была зачтена правда: обидчика  женщины  надлежало  повесить. Но он мог и попытаться оправдать себя, сразившись с обвинителем или тем, кого обвинитель выберет вместо себя.

     - Готов ли ты сразиться с Виглафом Бьёрнссоном, Хельги, чтобы доказать свою чистоту? - спросили скальда.

- Мое оружие - поэзия, и другим я пользоваться не  стану!  -

ответил он гордо. - У галатов, я  слышал,  есть  такой  обычай  -

преступник может выкупить свою жизнь, сочинив за ночь песню. Если

она покажется судьям достойной - его отпускают. Я готов  показать

свое мастерство сейчас.

Гуннар, бывший при этом, хмуро кивнул  головой,  подтверждая

слова того, с кем он несколько лет ходил под парусом.  На  Хельги

он старался не смотреть.

- Хорошо, - решили собравшиеся, - ты  можешь  выкупить  свою

голову песней. Только пусть это будет  достойная  драпа,  которой

еще не слышал никто.

В глазах Хельги блеснуло торжество. Он ненадолго  задумался,

потом повернулся к Виглафу и произнес:

          Синим льдом будет удача

          Тебе, храбрый хёвдинг,

          Дадут тебе Боги увидеть

          Кости твоих детей.

          Палуба станет пылью

          Под твоими ногами,

          Меч, тобой носимый

          Станет синим льдом.

И суд замолчал. Ибо уже ничто не могло изменить  сказанного.

Это было единственное, что Хельги сказал о своем бывшем  хозяине

- нид, стихотворение-хулу,  стихотворение-проклятье.  И  спокойно

ждал своей участи.

     Хельги казнили, а его тело закопали на берегу, в месте,  которое не принадлежит ни одной из стихий. Соседи поспешили  разъехаться - мало кто хотел, чтобы проклятие  Хельги  коснулось  его.

Остался только Гуннар.

Летом в Норэгр светлые ночи. Однако никто из обитателей Линнсетра не заметил, как Гуннхилд вышла из дому и прокралась к  корабельному сараю. Никто не видел, как дочь  Виглафа  правила  в открытое море, а на дне ее лодочки, на охапке хвороста,  политого

китовым жиром, лежало тело Хельги-Скальда.