|
В деревню Юля
приехала, когда было уже где-то около пяти часов. Нестерпимый зной уже
утягивался на запад, оставляя за собой шлейф мреющей духоты, которая
развеется только к сумеркам. Хозяин пыльно-зеленых «Жигулей», взявшийся
довезти Юлю аж до большака, всю дорогу молчал, не мешая девушке предаваться
своим мыслям и созерцать полузабытые пейзажи. Юля бездумно следила за
проплывающими по сторонам дороги пашнями, равномерно переслоенными
лесополосами. Раньше она ездила по этой дороге каждый год: к бабушке. Тогда
она была ребенком; те три месяца, которые она проводила на свободе в деревне
вмещали приключений больше, чем остальной год и деревню ту она с детской
гордостью называла родиной. Потом она подросла и ей уже становилось все
скучнее здесь и все интереснее в городе. Пять лет назад она проехала по этой
дороге в последний раз. А потом умерла бабушка и ездить стало не к кому.
Юля
попыталась настроить себя на лиричный лад, более приличествующий встрече с
прошлым, но как-то не получалось. Что она испытывала пять, семь, десять лет
назад? Где то предвкушение, тот трепет, что вздымался теплой волной радости
в душе при виде летящего за окном пейзажа? Юле вспомнилась старая квартира
отца: в дешевых коврах и с фарфоровыми оленями на серванте. О чем думала
маленькая девочка Юля перед дорогой, когда ее будили в раннюю рань, чтобы
напоить чаем и накормить ненавистными бутербродами с маслом. Вспоминался
автовокзал: промозглая серость и холод утра, голуби, шесть?.. полседьмого?..
В детстве ожидание так томительно , даже если это всего лишь десять минут.
Вспоминался голубой рейсовый автобус со шторами на окнах. Таков был
непременный ритуал переезда в деревню, и был он исполнен для девочки
глубочайшего смысла. Он сулил радость приволья и лета, и потому сам был
радостью.
Потом были два
томительных часа в тряском автобусе. Юля-маленькая баловалась, болтала
ногами, смотрела в окно и поминутно изводила взрослых вопросами, скоро ли
доедем. У Юли-маленькой была богатая фантазия, подумала Юля-большая. Она
поминутно придумывала себе забавы со своими пальцами, с билетиком, с носовым
платком. И еще она пела. Песни ее сочинения были простыми и нерифмованными:
отчасти впечатления, отчасти воспоминания. «А-а-а, мы едем в деревню. Через
поля. Через леса. Через реки. На синем автобусе. У-у-у, там нас встретит
бабушка . И даст молока. А еще есть коза Зорька . У нее.». Юля сама не
заметила, как стала тихонько что-то мурлыкать себе под нос в ритме
жигуленкова движка, смущенно спохватилась и покосилась на водителя: не
заметил ли? Но он сосредоточенно смотрел вперед, и Юля снова прильнула к
окну. Уже давно маячила впереди и справа водонапорная башня, уже поползли
чередой облупленные коровники со страшными сквозными дырами окон. Машина
поворачивала в деревню.
Дорогу
до магазина заасфальтировали, когда Юле было тринадцать, но она по-прежнему
воспринималась как новая. Вот промелькнул пирамидальный тополь с торчащим из
сердцевины искореженным куском металла, вот умчались назад расписные
железные ворота с Дюймовочкой в человеческий рост, на которые она так
заглядывалась ребенком... У облупленного продмага Юля поблагодарила и вышла.
Вот новость: испещренную крупными надписями «Витя» и «Спартак» остановку
побелили , и теперь на ее ослепительном боку красовалась надпись «Nirvana».
Но под ней все так же прятались от солнца лохматые псы, все так же купались
в заплеванной пыли куры. Юля зашагала к дому.
Дома по обе
стороны улицы обветшали и словно бы осели - девушке, по крайней мере, так
показалось. Многие были заколочены. «Бабушкин, наверное совсем отсырел, а
может и подгнил.» - подумала Юля. Мысль о том, что придется провести ночь
одной в старом, ставшем неродным доме вызывала раздражение, а сама поездка
теперь уже казалась глупой затеей. «Загляну на кладбище, и обратно. Как раз
успею к вечернему автобусу» - решила Юля нервно и зашагала быстрее.
Из сумки
торчал растрепанный букетик васильков, ромашек и пшеничных колосьев,
собранных у остановки, пока девушка дожидалась попутки. «Это - бабушке.»
Взбивая плетеными босоножками пыль, Юля в очередной раз укорила себя, что
так и не приехала ни на бабушкины похороны, ни на сороковины: помешала
сессия и наложившийся на нее разлад с молодым человеком. Но стыдно не было,
а было как-то тоскливо и неловко, как бывает, когда врешь самой
себе.«Господи, о чем я думаю!» - одернула мысленно себя Юля. - «Не так
надо.» Девушка попыталась вспомнить теплые руки, подносящие стакан
утреннего парного молока, мягко расчесывающие ее волосы, разглаживающие
кисейную накидку на подушке: хоть что-то из того мира детства, в который она
так неуклюже пыталась вернуться. Но воспоминания приходили какие-то
отрывочные, немые.
Кладбище,
обсаженное вдоль ограды все теми же пирамидальными тополями, было как-то
красиво пестрой, чуть припорошенной пылью красотой. В ярком предвечернем
свете оно не являло собой ни величия, ни загадочности, ни тайн, присущих
месту последнего успокоения. Трафаретная надпись на крашеном зеленой краской
памятнике гласила: « Суворина Любовь Матвеевна». И дата. Все. Юля поставила
сумку в густые заросли лебеды и присела на низенькую скамейку. Смущенно
произнесла: «Здравствуй, бабуль.» И замолкла.
Где, где те
слова, что она старательно готовила, собираясь в эту поездку? Где тот поток
покаянной нежности, что так гладко тек в ее голове, пока она тряслась в
электричке, прижатая к самым дверям? Ничего не осталось, кроме неловкости.
Никакие слова не могут помочь человеку вдруг осознавшему, что вот ушла еще
одна часть его детства, что прошлое распадается, как мозаичный коврик, и
самые важные квадратики уже навсегда утеряны. Юля тихо опустила на заросшую
сорной травой могилу букет. Потом положила купленный на полустанке пирожок.
Посидела для приличия (хотя какие уж тут приличия - на кладбище ведь ни
души) и поднялась.
Трава
зашуршала и сквозь решетку ограды на Юлю глянула знакомая бело-рыжая
кошачья морда. Девушка изумилась: неужели старый бабушкин кот ходит на
могилу? Но видно, зверя просто привлек запах съестного. «Епифан?» -
полувопросительно позвала девушка. «Епифанушка. Кс-кс-кс!» Кот жалобно
мяукнул и сделал осторожный шаг в ее сторону. «Идем, я покормлю тебя,
бедненький.» - еще раз позвала Юля, и, поминутно оглядываясь, стала
пробираться к выходу.
|
